Вагонные разговоры

Однажды я со своим другом возвращался из сочинской командировки. Мы выпили вкусного чая (благо прихватили с собой) и залезли на верхние полки, в надежде поскорее окунуться в теплые объятие Морфея, так как на следующий день еще предстояло много разной будничной суеты. На следующей остановки к нам в купе подсели два муромских, молчаливых мужичка, возвращающихся домой после неудачной попытки заработать денег на стройке в Сочи, начали разговор между собой, используя матюжки для связывания несоединимых иначе понятий. Понятно, что они в отличии от нас чайком не ограничились и их разговор все больше оживлялся, стали всплывать армяне, евреи и кавказцы которые им чем—то насолили, обсуждались бывшие друзья—предатели, правительство, которое не заботится о людях и разговор уже бурлил как вулканическая лава. Мне уже даже почти удалось уснуть, но видимо моему товарищу, все эти вагонные разговоры за жизнь, порядком мешали. Он тихонько слез со своей полки и вышел в коридор. Я тогда подумал, что пойдет покурит в тамбур, да и на том закончится эта история. Но я ошибался.  Товарищ, надо заметить является отменным чайным мастером. И вот он возвращается, через пятнадцать минут с чайником с кипятком садится к ребяткам и говорит, что у него есть средство от их бед. Достает из своей сумки, какие-то пакетики внешне похожие на специи и быстро закидывает несколько щепоток в чайник. Приговаривая при этом, что это сбор некой его знакомой то ли ведьмы, то ли колдунью, обладающий не только исцеляющим действием, но и укрепляющим, само собой, мужскую потенцию. Чайки понятно нужно время завариться, и он в какой-то степени включается в их вагонные разговоры поддерживая и поддакивая, но делает это более тихом голосом. По прошествии еще какого-то времени, в купе разлился приятный сладковатый аромат заваренного чая. Я сразу узнал, мятные нотки. Мужички дружно вместе с моим другом выпили чайку, благо водочка у них уже закончилась. Когда же он попросили прекратить материться они послушно согласись, включили «женско—детский режим разговора» и как—то само собой возбуждение стало затихать и лава превратилась в молчаливые каменные натеки.