Приключение и Париж

Москва долго меня не отпускала, пришлось даже безвозвратно потерять бюджетный билет в оба конца, но все эти мытарства с лихвой окупились, когда я совершенно неожиданно обнаружил себя в бизнес классе прямого рейса Москва – Париж и был радушно встречен улыбающейся стюардессой. Она терпеливо дождалась, когда я сниму с себя тяжелую по московской погоде куртку, разложу на полке свои нехитрые пожитки и после долгого приноравливания к роскошному из красного дерева креслу, взгляну, наконец, на нее, силясь изобразить улыбку на тусклом от перенесенных неудач лице.

— Я могу предложить Вам шампанского, вина или какого-нибудь сока! – пропела она птичьей трелью в мою измученную душу. Обычно я предпочитаю красное сухое, иногда, по сезону – белое, но тут мне обязательно захотелось… Шампанского!

Первый бокал я выпил за своего друга Пашу, который предложил купить мне билет на свои заработанные непосильным трудом и многими полетами мили, притом даже не предупредив меня, что лететь я буду в бизнес-классе. Паша отличается непредсказуемым поведением, поэтому, никогда не знаешь, чего от него ожидать.

Второй тост я выпил опять за Пашу, но теперь уже как за воплощение великого вселенского равновесия, по воле которого наши промахи и периоды напряженности с лихвой вознаграждаются везением и вседозволенностью в обществе избранных небожителей, освобожденных от законов кармы, которые, как известно, распространяются только на неблагополучные слои населения.

После этого я продолжал пить и закусывать, но уже без повода и нравственного основания, отдавшись на волю железной птицы, целенаправленно несущей меня к месту назначения. Словом, я погрузился в безмятежное забытье, решив не вспоминать больше о неприятностях, меня сопровождавших перед долгожданным отлетом.

Время пролетело очень быстро и вот я уже в аэропорту «Шарль Де Голль» среди оголтело снующих и неподвижно застывших в коме пассажиров. Не по годам ретивый, как Д’Артаньян гасконский и отважный как Ланселот Ламанчский, я безрассудно ринулся в зияющую пасть метрополитена, предвкушая в сладких мечтах покорение Парижа.

Первую часть пути, до пересадки на нужную мне ветку, я ехал в относительном комфорте, разложившись на двух мягких сидениях и сладко порыгивая аэрофлотким шампанским. Глядя на разношерстных пассажиров, которые как по команде достали свои смартфоны и радостно зачирикали на разных языках, спеша сообщить своим друзьям и любимым о долгожданном возвращении, я погрузился в благие мысли о гуманистическом векторе глобализма и великой европейской цивилизации, протянувшей руку взаимопонимания и любви каждому народу нашей прекрасной и одновременно многострадальной планеты.

Именно с такими возвышенными мыслями о непростой, но обнадеживающей судьбе человечества, я, с рюкзаком за плечами и небольшим чемоданом, осмотрительно перевязанным прозрачной лентой в московском аэропорту всего лишь за 450р, вошел в переполненный вагон следующего поезда, который должен был меня доставить в дом моих друзей, ждавших меня к обеденному застолью.

Словно по команде «стоп» из гюрджиевской практики, поток ассоциативных мыслей о мире и людях резко остановился, когда я оказался плотно объятым толпой иссиня черных негров и оливковых арабов: все мое внимание сразу переместилось на мою правую ягодицу, которой я мог ощущать давивший на нее бумажник в заднем кармане. На следующей остановке в вагон протиснулась группа албанцев, заставившая даже негров и арабов значительно потесниться и несколько присмиреть. Ассоциация с Гюрджиевым оказалась не напрасной, потому что в следующую минуту кто-то из толпы албанцев заиграл на расстроенном или особо настроенном для такой музыки аккордеоне тягучую и в тоже время сбивчивую мелодию с многоступенчатыми проигрываниями одной и то же темы. Как в Гюрджиевских движениях, я вслушивался в чарующую музыку, сохраняя контакт с правой ягодицей, осязавшей бумажник, и благодарил судьбу, подарившую мне возможность поучаствовать в этой сакральной практике раздвоения внимания. При этом, я с гордостью отметил про себя, что все это происходит не в каком-то скучном кружке пафосных эзотериков, а в самой толчее народной жизни и в контексте реальной необходимости. Разве не так же учился сам Гюрджиев на многолюдных и многоликих восточных базарах?! И тут само Небо, войдя в резонанс с моей благодарностью, ответило тем же, потому что здоровенный молодой негр, к которому меня как щепку прибило людской волной, вдруг поднялся со своего удобного сидения и уступил мне место. Я тут же про себя отметил нестандартность этого поступка в городских джунглях западного мегаполиса и даже попрекнул себя за то, что иногда грешу на чернокожих, которые, конечно же, этого не заслуживают, в чем я только что убедился. Правда, сакральное упражнение само собой прервалось — комфортно сидя на мягком кресле, я не должен был больше волноваться о бумажнике и потерял контакт со своей правой ягодицей, и, соответственно, — с музыкой.

Дальше все развивалось в довольно быстром темпе, остановка за остановкой, албанцы вышли из вагона, а им на смену вошли покрытые разноцветными перьями перуанцы и заиграли на своих флейтах – фестиваль дружбы народов набирал темп. Я снова погрузился в какие-то мысли, почти не обращая внимание на музыку, которая к тому же потеряла для меня какое бы тот ни было функциональное значение. Задирая время от времени голову, я признательно улыбался своему черному благодетелю, воздымавшемуся надо мной всем своим точеным корпусом, подобно стройной африканской пальме, и он в ответ одаривал меня своей чарующей бесхитростной улыбкой.

Следующая остановка была моей, и я встал, готовясь протолкнуться к выходу. Увидев, что я поднимаюсь, мой черный ангел — соратник всяческого добра и справедливости — подобно Моисею распростер свои длани и разделил людское море напополам, расчистив для меня пространство, чтобы я со своими пожитками мог встать и влиться в двигающийся к выходу поток. Как только двери подземного змея раскрылись, поток быстро ускорился, и я опять сосредоточился на своей правой ягодице, но в следующую секунду почувствовал в кармане своей куртки чью-то бесцеремонную руку, без стеснения, по хозяйски перебиравшую его содержимое. Я оглянулся и увидел своего бенефактора, мои вопрошающие глаза встретились с его строгим змеиным взглядом… В зеленых вертикальных зрачках вспыхнули два кровавых меча…

— What are you doing?! – выдохнул я перед тем, как Ангел Смерти вытолкнул меня вперед на перрон навстречу толпе, тут же устремившейся ко входу во ад, из которого я только что выбрался.

Обыскав себя с большой тщательностью, как заправский следователь, я с удовлетворением констатировал, что бумажник был на месте, но телефон исчез. Было бы значительно хуже, если бы все случилось наоборот, поскольку мой смартфон был не роскошью, а средством связи, но в следующую минуту я осознал, что именно связь мне сейчас была нужна больше всего. С неумолимой ясностью я осознал, что мне придется искать дом моих друзей по тем инструкциям, которые они мне послали по почте. Следовать каким бы то ни было инструкциям, тем более письменным, никогда не было моим коньком, и в тайне я тешил себя надеждой, что, выйдя из метро, смогу им позвонить и попросить меня встретить. Я остановился посреди маленькой площади и закурил, решив привести себя в надлежащее состояние прежде, чем начать поиски. Сделать это было нелегко, потому что я продолжал ощущать черную руку в своем кармане. Более того, продолжая меня обыскивать, рука проклятого негра беспрепятственно проникла сквозь плотные покровы тела и теперь уже орудовала в области груди, затем соскользнула ниже, пробираясь к животу. Длинные пальцы ловко перебирали и деловито ощупывали мои внутренности и даже чувства. Взвесив на ладони чувство брезгливости и не сочтя его особо ценным, Асмодей вытащил откуда-то из печени чувство мести и вплотную занялся им. От этого бесцеремонного вторжения кровь во мне стала вскипать, окутывая плотными парами ненависти мой беспомощный мозг.

Потеря телефона уже не имела никакого значения, на кон была поставлена братская солидарность с целой расой и даже вера в высшую справедливость! И тут из глубин памяти всплыл почти забытый рассказ, который я должен здесь привести:

Я заставлю тебя помнить
Однажды вор Латиф устроил засаду на командира королевской гвардии, схватил его и доставил в пещеру.
– А теперь я скажу тебе нечто такое, чего ты не сможешь забыть, как бы ни старался, – заявил он разъяренному офицеру.
Латиф заставил пленника снять всю одежду, потом усадил его на осла задом наперед и привязал.
– Сделать из меня посмешище ты можешь, – выкрикнул офицер, – но тебе никогда не заставить меня думать о том, о чем я не желаю думать!
– Да ведь ты еще не слышал слов, которые по моей воле ты должен будешь запомнить, – усмехнулся Латиф. – Итак, чтобы вернуть осла в город, я возвращаю тебе свободу. А фраза такая: «Я поймаю и убью Латифа-вора, даже если потрачу на это всю оставшуюся жизнь!»

Состояние безнадежного отчаяния как рукой сняло, едва лишь я вспомнил этот рассказ и стал восстановить его во всех деталях. Именно в этот момент солнечные лучи прорвались сквозь облачную пелену непогожего парижского дня и заиграли на моем лице. От резкого света и разлившегося по телу удовольствия я зажмурился и в этот самый момент услышал голос, позвавший меня по имени.

– Григорий, это вы? – Передо мной стоял мой закадычный друг – Булат, раскрыв руки для объятий.

Минут через десять мы уже сидели за столом в доме Кати и Фред – наших общих с Булатом парижских друзей, отмечая обильными возлияниями долгожданную встречу и слушая рассказ бухарца о том, как они с дочерью мирно перекусывали бутербродами на скамейке, отнюдь не собираясь меня встречать, как вдруг его юное чадо выхватила меня своим соколиным взором издалека, хотя видела только в детстве.